Беседа с Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви митрополитом Восточно-Американским и Нью-Йоркским Иларионом состоялась в Асунсьоне, столице Парагвая, в последний день поездки российской делегации по южноамериканским странам в рамках проекта «Дни России в Латинской Америке».

Географически проект охватывал семь стран – Кубу, Коста-Рику, Венесуэлу, Бразилию, Аргентину, Чили и Парагвай. По времени он занял месяц – с 17 октября по 17 ноября 2008 г.

Семь стран, десять городов – везде состоялись встречи с российскими соотечественниками, прошли службы в русских храмах, которые совместно вели иерархи Русской Православной Церкви в Отечестве и За границей, работали книжные и фото- выставки – «Современная Россия» и «Русь православная», мужской хор Сретенского монастыря давал концерты – в его исполнении звучали духовные и светские произведения, в том числе и на испанском языке, что принималось публикой с восторгом. Латинская Америка очень радушно встретила Россию.

– Владыка, расскажите, пожалуйста, немного о себе, о своем жизненном пути.

– Я сын эмигрантов из Польши. Но тогда Польша охватывала западную часть Украины, так что моя семья много поколений жила на территории исконной Руси – на Волынщине. В 1929 году родители эмигрировали в Канаду. Тогда им было по 19-20 лет. Мои родители – простого происхождения, они из крестьян. Несколько лет назад я заказал родословную, чтобы узнать, откуда мои корни, – приблизительно до десятого колена все родились в одном месте, все землепашцы, в роду не было ни аристократов, ни духовных лиц.

Я родился в Канаде в 1948 году в канун Рождества Христово, так что моя жизнь вольно-невольно была всегда связана с Христом, и, празднуя свой день рождения, я одновременно праздновал Рождество Христово, и это с детства отразилось на моем сознании.

Мы считали себя украинцами – в Канаде в то время было много эмигрантов-украинцев, но мои родители придерживались убеждения, что русские, украинцы и белорусы – это один народ, поэтому у нас не было чувства отчуждения от русского народа, несмотря на то, что дома говорили по-украински. Правда, и отец, и мать умели говорить и читать по-русски и по-польски.

Дома живой русской речи я практически не слышал, за исключением случаев, когда читались русские газеты. Но я не придавал этому значения. Русский язык я начал изучать в 19 лет, поступив в семинарию Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле в штате Нью-Йорк, – преподавание там шло на русском языке.

Правда, в период подготовки к семинарии, я обратился к нашему епископу в западной Канаде владыке Савве за помощью, и он стал давать мне книги духовного содержания, чтобы я подготавливал себя к будущей учебе в семинарии и поступлению в монастырь. Первой книгой, которую он мне дал, была «Авва Дорофей» – душеполезные поучения и послания преподобного отца Дорофея. Я сказал тогда владыке, что умею читать только по-украински. А он мне в ответ: «Читай». И я прочел эту книгу. Было много незнакомых слов, поэтому я понял ее лишь наполовину.

Следующей книгой от владыки была «Невидимая брань» преподобного Никодима Святогорца. Ее тоже прочел. Потом, перед отъездом – пятый том святителя Игнатия Брянчанинова, посвященный начальному объяснению монашества.

Так, в сопровождении этих трех книг на русском языке, я вступил на официальный духовный путь, став сначала семинаристом, а затем послушником в монастыре. Мне предложили работать в монастырской типографии, которая носит имя Иовы Почаевского. Мы издавали – и по сей день издаем – много разных богослужебных и духовных книг, многие из них – через посетителей и туристов – попадали в Советский Союз, и это до некоторой степени восполняло тамошнюю нужду в духовной и богослужебной литературе. Я набирал тексты книг и статей на старых линотипных машинах на русском языке, что очень помогло в его изучении. Издавали также много литературы и на английском языке, и я свободно владею и английской клавиатурой.

– А сами пишете статьи или книги?

– Редко. Я очень занят работой и к тому же считаю, что у меня нет писательского таланта. В монастыре я провел 17 лет, из них 16 – работал в типографии. Эту работу не прекращаю и сегодня. Когда 12 лет назад был назначен в Австралию, то с удовольствием стал редактором журнала «Церковное слово» – он выходит на русском языке с периодичностью 10 номеров в год.

– Как Ваша жизнь складывалась после монастыря?

– В 1984 году меня избрали викарным епископом – в помощь митрополиту Филарету (Вознесенскому) – тогда он был третьим Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви. Через год после моего избрания он скончался, и на его место был избран митрополит Виталий (Устинов). При нем много лет служил в Нью-Йорке. Мой титул был епископ Манхэттенский. В последний год, перед назначением в Австралийскую и Новозеландскую епархию, мне дали титул эпископа Вашингтонского – я очень коротко рассказываю, – но были те же обязанности: я жил в Нью-Йорке, работал при Синоде. Центр Русской Зарубежной Церкви находится на Манхэттене. Там есть особняк, который был подарен Церкви Сергеем Яковлевичем Семененко – русским банкиром из Бостона, который в память о своих родителях пожертвовал средства на его приобретение. В этом году исполняется 50 лет со времени появления у нашей Церкви своего синодального дома.

В 1996 году Архиерейский собор определил меня быть епископом Сиднейским и Австралийско-Новозеландским. До сегодняшнего дня я им являюсь, несмотря на то, что был избран приемником пятого Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Лавра (Шкурла).

– Владыка, как жила РЗЦ, как она формировалась, как крепла?

– Русская Православная Церковь была организована по благословлению Святейшего Патриарха Тихона, который в 1920 году издал известное распоряжение, в котором указал, что из-за военных событий, когда будет невозможно иметь церковный контакт, архиереи на местах должны организовать временные церковные управления до того момента, когда все будет вновь налажено.

В 1920 году из России из-за Гражданской войны выехало много русских, связанных, в первую очередь, с Белым движением. Среди них находилось около 30 епископов, много священнослужителей, огромная паства. Перебравшись из Севастополя через Черное море, они обосновались сначала в Константинополе, потом в Югославии – сербский король Александр братски принял русских эмигрантов и дал возможность старшему из прибывших епископов митрополиту Киевскому Антонию (Храповицкому) обосноваться в Сремских Карловцах. Там тогда и был центр Русской Зарубежной Церкви.

Зарубежная Церковь находилась во многих местах русского рассеяния. Были метрополии в Северной Америке, Западной Европе, Китае, она простиралась на всю планету, кроме России. Но во время Второй мировой войны из-за военных действий те, кто жил в Китае, например, не мог знать, существует ли Зарубежный Синод – во время войны митрополиту Анастасию (Грибановскому), который был вторым приемником митрополита Антония, Синоду пришлось уехать из Югославии – перебраться через Австрию сначала в Швейцарию, потом – на некоторое время в Мюнхен и после войны, уже в 1950-е годы, вместе с главной святыней Русской Зарубежной Церкви Курской Коренной иконой Божией Матери – в Нью-Йорк. С того времени Синод находится в Нью-Йорке.

«Коренная Курская» считается путеводительницей Русского Зарубежья. Она помогала многим людям в бедственных ситуациях, посещала не только храмы, но и, по просьбам людей, дома, поэтому всеми почитаема. Много чудес записано по молитвам Божией Матери.

– Владыка, как, на Ваш взгляд, воспринимается здесь, в Латинской Америке, каноническое воссоединение Русских Церквей?

– К этому акту мы шли Божественным промыслом, потому что никто из нас не ожидал, что так скоро произойдет каноническое воссоединение двух частей Русской Поместной Церкви, которая столько десятилетий была в разрыве. Но в разрыве мы были только по человеческим меркам, а духовно мы всегда считали себя неотъемлемой частью Русской Поместной Церкви.

Из-за политических событий в Советском Союзе и нажима на Церковь со стороны атеистического правительства нам невозможно было поддерживать духовную связь с церковоначалием Руси. Поэтому имелись отдельные церковные управления за границей. Но мы всегда знали, что придет время и будут восстановлены нормальные отношения. И об этом молились. Все наши чаяния, молитвы были о том, чтобы безбожная власть была свергнута, чтобы Церковь могла свободно молиться. И это чудо произошло, и Церковь России восстанавливается.

Для нас это очень важно, потому что живая, духовно здоровая Церковь России является большой помощью для нас, людей в рассеянии, мы ослабеваем, пребывая в таком разбитом состоянии – в рассеянии по разным точкам земного шара. Люди ощущают недостаток в духовном окормлении, не достаточно кадров духовенства, где-то нет возможности иметь постоянного духовника.

– Вы считаете, что Россия должна больше уделять внимания миссионерской работе?

– У нас существовала и существует духовная семинария в Свято-Троицком монастыре, которую среди других окончил и я. Но в свое время она была единственной на все Зарубежье. И сегодня она готовит не достаточное число служителей. Наши священнослужители подготавливаются в разных церковных учреждениях. У нас есть священнослужители из России, Украины, Белоруссии – из числа эмигрировавших. И это для нас большая помощь. Но в таких условиях, как, например, в Южной Америке, особенно трудно содержать приход, потому что эти страны не раз переживали финансовые кризисы, и экономическое положение не везде улучшилось и стабилизировалось.

Большинство паствы – как и выражалось на 4-м соборе, который был созван Зарубежной Церковью в Сан-Франциско, – большинство было за то, чтобы примириться и наладить духовную связь. Те же, кто возражал, – и они, кстати, не против церковного воссоединения, они за единство, – просто считают, что некоторые условия для воссоединения, для них важные, еще не до конца исполнены.

Но мы убеждены, и это было выработано на совещании особой двусторонней комиссии на переговорах, что те вопросы, которые всегда нас беспокоили – отношения между Церковью и правительством, Церковью и инославными, и другие – что они уже исчерпаны. Мы все допускаем какие-то ошибки, но это не сказывается на жизни всей Церкви Христовой, которая является столпом и утверждением веры, по выражению апостола Павла.

– Владыка, что для Вас означает понятие «Русский мир»?

– Я считаю, что, чтобы быть подлинно русским, нужно быть православным. Русь имела крещение свыше тысячу лет назад. И все ее традиции, все основы базируются на православной вере – и нравственность, и весь быт.

Конечно, в России живут люди разного вероисповедования, но они тоже включены в русскую культуру. При этом всегда существовали и силы, которые сопротивлялись христианскому быту, были разные попытки и отклонения от христианской веры. И многие считают, что революция произошла из-за того, что люди охладели к вере из-за своих поисков новых идей на Западе. И поэтому Господь промыслительно попускает бедствия, чтобы через страдания народ опомнился. Мы сами наводим на себя бедствия.

И сейчас мы видим, что происходит в России: после такой тяжелой, не бывалой нигде в мире истории, после такой сокрушительной катастрофы по молитвам мучеников, которые пострадали за веру, за правду, Церковь восстанавливается, и народ духовно оздоровляется. И, конечно, это только начало.

Сейчас Церкви, правительству, которое уже не атеистическое и доброжелательно относится к Церкви и христианской нравственности, предстоит проявить усилия, чтобы эта оздоровительная работа продолжалась и дальше. Нужно восстанавливать веру.

Когда из людей старались изгонять веру – образовался духовный вакуум. И многие еще не знают веры, содержание веры. Предстоит большая миссионерская работа и в самой России. Нужно второе крещение Руси, что и происходит у нас на глазах.

Отрадно видеть, что за столь короткое время так много уже восстановлено – храмов, церквей, монастырей, молодежь идет в церковь… Но предстоит большая работа – побороть многие пороки: излишество, пьянство, наркоманию. Нужно восстановить семью, чтобы люди захотели иметь больше детей. Очень важно остановить аборты, которые сокращают народ. Если мы не будем предпринимать меры по воспитанию христианской нравственности, то в России произойдет то, что произошло в Косово – земли опустели и заселились другими народами. Тогда нам некого будет обвинять, кроме самих себя.

– Находясь в изгнании, историки, социологи, политики искали ответ на вопрос: что же произошло в 1917 году? Но Вы уже практически ответили на этот вопрос…

– Люди отошли от Бога, в этом главная причина катастрофы.

– Не так давно я встречалась с потомками эмигрантов первой волны. Они говорят: «Вы – русские, мы – русские. Почему же мы такие разные?» Как Вы думаете, что они имели в виду?

– Прежде всего, я должен сказать, что русские эмигранты всегда жили любовью к России. Они старались сохранять все то, что являлось для них самым ценным и необходимым. В состоянии эмиграции люди стараются сохранить все, как было, – старые традиции, язык, который, по нынешним меркам, воспринимается как архаичный. В то время как Россия продолжала развиваться и меняться.

Мы жили на Западе в других политических условиях и имели свободу мысли и действий, более того – жалуемся, если наши свободы ущемляются. Но Россия испытала страшные репрессии, и люди жили под страхом за жизнь свою и своих близких, и до сих пор многие высказываются с осторожностью. Поэтому у эмигрантов и выработалась своя психология поведения.

– Можно сказать, что русскость больше сохранилась в среде эмигрантов?

– Я бы не дерзал так говорить. В разных условиях русскость выражается одинаково. И те русские, которые сейчас эмигрируют из России и, казалось бы, тоже как-то меняются, – но они меняются только внешне, по причине других бытовых условий жизни, а не духовно.

– Владыка, мы часто говорим о русском характере. Что это такое, по-вашему, – русский характер? Когда миллионы русских оказались на чужбине, без средств к существованию, будучи изгнанными из родных мест – русский характер помог им выжить?

– Я думаю, что русские люди, будучи в эмиграции, добились возможности лучшей жизни – не всюду, но в большинстве случаев, – благодаря своему трудолюбию, и в этом также сказался русский характер. Они показали способность работать и терпеливо идти к цели, налаживая свой быт и заботясь об образовании и воспитании детей.

Наверное, свою роль в этом сыграло и то, что в западном мире есть право на частную собственность. А в России, к сожалению, из-за коллективизации люди не могли иметь в собственности даже небольшого уголка, и из деревень и сел всех выгоняли. Поэтому способность к труду, традиция труда здесь постепенно как бы растворилась: все казенное, не мое – человек не мог работать на себя. А когда есть возможность иметь свой дом и свой участок земли – человек сразу начинает трудиться, чтобы приукрасить жизнь, развивать свое личное имущество, даже если оно самое скромное и малое.

Но я думаю, что все эти скитания и тяготы эмигрантской жизни имеют также эффект смирять людей. Русские эмигранты были из разных сословий. И те, кто раньше превозносился своим положением, оказавшись в бедности и в таких же трудных условиях, как и другие, учились примиряться друг с другом, учились быть скромнее в быту. Такую же перемену я заметил и в американцах после катастрофы 11 сентября – это страшное событие повлияло на их характер, они стали добрее, скромнее, я бы сказал.

– То есть почувствовали, что жизнь хрупка…

– …что все мы смертные и что все наши приобретения материальные – они временные и могут быстро исчезнуть.

– Владыка, через это – через свой дом, через свой труд, силами самого народа – и хочется, чтобы Россия обустраивалась. Но народу нужна возможность свободно работать на собственной земле. Тогда появляется и смысл иметь многодетную семью – помощники нужны...

– Да. Согласен. Но в России для этого нужно сделать крутой поворот.

– ...Вернуться к старому укладу жизни? А вот, кстати, о сословиях – нужно ли возрождать сословность в России, как Вы думаете?

– Оно само естественно появится – купцы, фермеры... Но надо, чтобы больше было желающих работать на земле. Нужно земле вернуть жизнь.

– Мы вместе с Вами пролетели почти над всей Латинской Америкой – земля всюду обработана.

– И ухожена. Можно было бы и в России это сделать. Почему русские не могут это сделать? Они всегда это делали. Бывали, конечно, случаи зависти или попытки навредить соседу – эта нехорошая черта есть в нашем характере. Но надо начинать трудиться, учиться радоваться успехам соседа, брать с него пример. Нужно вернуть чувство братства и соборности, все делать сообща.

– Ваши впечатления о Днях России в Латинской Америке?

– Я всегда радуюсь возможности путешествовать. Но сейчас была предоставлена возможность посетить русских соотечественников в разных странах Латинской Америки и, главное, побывать там, где нет православных храмов, где контакты со священнослужителями и русскими из России – редкость. Эта поездка дала нам возможность узнать нужды людей, установить контакты с ними, рассказать, что происходит в России – в религиозном, политическом, экономическом плане.

Мы увидели нужду людей в церковном плане – недостаток священников. Здесь, в Парагвае, нет священника, а людям он нужен. Та же проблема в Чили. И мы надеемся, что совместными усилиями сможем исправить положение вещей.

И внутри самой делегации мы, представители Церкви За границей и в Отечестве, имели возможность познакомиться ближе друг с другом. В течение месяца мы вместе жили, общались, вместе переживали и стали лучше понимать друг друга. Это созидательный процесс. Я думаю, что такие контакты должны продолжаться.

– Вам знакома проблема внуков первых эмигрантов, которые по-русски уже не говорят?

– Это естественный процесс, который происходит за границей. Мы это видим на всех континентах. Но важно понимать: чтобы сохранить за границей свою русскость, нужно быть православным, иметь общение с Церковью, потому что Русская Православная Церковь – это единственный институт, который существует и будет существовать.

Много было эмигрантских организаций, и они все исчезли, потому что светские организации не могут иметь жизнь, а Церковь – это живой организм, это тело Христово, и мы, члены Церкви, – мы живы вместе с ней.

Люди в эмиграции могут быть православными, несмотря на язык, на котором говорят. Но нужно обратить внимание на то, что службу надо вести не только на старославянском языке, но и на местном. Иначе мы потеряем, точнее – уже много людей потеряли из-за того, что не обратили внимания на новые поколения, которые уже не говорят по-русски. Нужно давать им перевод.

– В Чили как раз служба велась на испанском языке.

– Да. И мы видим, что в церкви появляются новые люди – местные чилийцы. Если бы это предвидели, то использовали бы испанский язык раньше. Тогда много и русских людей, уже потерянных для Церкви и для России, сохранили бы.

– Вы считаете, что они уже потеряны?

– Много потеряно, к сожалению. Они ассимилировались в странах проживания, стали католиками. Может быть, кого-то усилиями миссионерскими можно будет вернуть в лоно православной церкви, но целые поколения уже потеряны из-за нашего недостатка в употреблении местных языков.

Церковь открыта для всех. Но, сохраняя ее традиции, ее церковный язык, нельзя забывать и о тех, кто не владеть этим языком.

– Хочу затронуть болезненную тему воспитания молодежи. Уже немало говорится о том, что с образованием – кстати, как в США, так и в России – все в порядке. Но очень сильно упал уровень воспитания.

– Да, воспитание тоже очень связано с духовно-нравственной жизнью семьи. Если семья церковная, она старается жить согласно заповедям Христовым и имеет церковно-нравственный быт, и это влияет на образование и воспитание молодежи. Когда дети видят своих родителей молящимися – не только в церкви, но и дома, когда они читают вслух молитвы, соблюдают посты, стараются жить в благообразии, тогда это переходит и к детям – они копируют родителей. В Америке есть пословица: «Семья, которая молится, остается вместе».

Я считаю важным введение в России в школьную программу изучение Закона Божиего. Дети его могут изучать по желанию родителей, но для всех православных детей этот предмет должен быть доступен. Это будет способствовать только улучшению нравственного уровня всей страны. Воспитание веры пробудит в людях желание улучшить себя, стремиться к высшим идеалам – если они будут иметь знания веры.

Я не согласен с теми, кто считает, что это не демократично. Для представителей других вероисповеданий нужно также предоставить возможность того же. Но православных в России большинство, и с этим нельзя не считаться.

– Что Вы думаете о будущем России?

– Надо, чтобы Россия укреплялась. У России много завистливых врагов, которые только и мечтают ее ослабить и расчленить, не дать ей возможности развиваться и иметь благотворное влияние в мире. Поэтому дай Бог России становиться крепкой на основе идеалов христианских, православных. Это придаст ей силы.

– Для этого и необходимо объединение двух ветвей русского православия.

– Русская Церковь не только повлияет на судьбу России, но и поможет осуществить призыв Спасителя: «Идите по всему свету и научите все народы, проповедуйте Евангелие всем людям и крестите их во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Русская Православная Церковь, где бы она ни была, своим присутствием влияет не только на своих чад, но и на внешний мир. Многие местные жители присоединяются к православной вере. И тогда влияние России ширится через Церковь. Это не только политическое, но и христианское влияние. Это благое влияние.

– Если взять во внимание Русское Зарубежье – каких мыслителей Вы предпочитаете читать? Кто привлекает Ваше внимание?

– Я больше читаю книги по церковной истории и молитвы, потому что мы себя должны воспитывать постоянно.

– Но Вам знакомы, например, труды Питирима Сорокина? Или других социологов и историков, живших в эмиграции?

– К сожалению, не могу сказать, что много читал Сорокина. Но, конечно, для нас очень важен Солженицын, его «Архипелаг ГУЛАГ», в котором он описал, что пережил русский народ в этот период в России, как он пережил эту катастрофу, как и почему Россия изменилась, чтобы понять ее сегодняшнюю.

– Для Вас, живущего вне России, важно это, а для нас, живущих внутри России, важна жизнь Зарубежной России, ее переживания и мысли… Мне кажется, что русские в России хотят забыть то, что было в России, а русские в зарубежье – то, что им пришлось пережить – всем тяжело от пережитого.

– Я думаю, что может быть и надоедает слушать об одном и том же, но нельзя об этом забывать. Евреи не забывают о Холокосте. Надо, чтобы и следующие поколения помнили о том, что было в России. Нельзя останавливаться на этом, надо идти дальше. Но нельзя забывать, до чего человек может дойти в своей жестокости, низости, бесчеловечности, чтобы этого никогда больше не повторялось.

– Как Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, в чем Вы видите свою главную задачу?

– Служить Богу и людям. Задача – чтобы всех объединить, укрепить церковные общины, устранить неполадки – ведь всегда в приходах возникают какие-то проблемы. И, конечно, вести людей ко спасению – это общая задача Церкви и моя как Первоиерарха.

– Владыка, я Вас утомила, наверное, сильно. Но мне так важно было расспросить Вас. Спасибо Вам большое, что уделили внимание.