Мой путь к Церкви, еще до встречи с отцом Василием, был долгим и сложным. Я не был христианином, не был крещен. Но семья у нас дружная, хорошая. Я думаю, для многих христиан — примерная. Особенно мама — она всегда жила по главным заповедям христианства, хотя, насколько мы могли видеть, никогда не молилась, но сердце у нее было христианским. Это проявлялось в том, как она поступала со всеми, как она любила людей, как жертвовала собой и ради детей, и ради других людей. Она была примером смирения. Я думаю, у нее были свои молитвы. Ее бабушка говорила: «Бог есть любовь», и это управляло маминой жизнью, она учила нас тому, что такое совесть, честность. И куда бы мы ни уходили с братом, воспитание всегда нас останавливало, как-то вразумляло и давало понять, что мы не туда идем и должны вернуться. Папа у нас тоже неверующий, но он всегда был примером неосуждения. Он не любит, чтобы кто-то его осуждал, делал ему замечания, зато мы не можем назвать ни одного случая, чтобы он сам кого-нибудь осудил. У бабушки была детская Библия в гостиной. Когда мы там ночевали, я брал детскую Библию, читал и, помню, что все воспринимал сразу, как есть, «на веру», у меня были и детские молитвы — как у многих детей. Сейчас уже много времени прошло, и я понимаю, что получил ответ на них, но в другом смысле — Господь открыл мне Самого Себя чудными путями. Открыл через русский язык, через знакомство с Россией.

 

Я, действительно, пришел к Церкви через изу чение языка. У нас в школе преподавался русский язык, и только теперь, через много лет, я могу по нять, что все это было по Промыслу Божию. В Голландии только три города, где преподается русский язык. Мой город совсем небольшой, Девентер называется, 70 тысяч жителей. У нас в школе русский преподавался по инициативе одной учитель ницы, она сама это предложила в виде эксперимен та. Меня это сразу очень заинтересовало, заинте ресовала Россия. Я начал изучать русский где-то в 86-м году, как раз перестройка началась. Тогда у нас многие боялись России, смотрели: что это, куда все идет, но я никогда не верил, если о России плохо говорили. Потому что у нас в городе часто бывали спортсмены русские, они жили в семьях на нашей улице, и все о них очень хорошо отзывались, говорили, что это истинные друзья и дружба с ними намного глубже, чем с голландцами, это прекрасные люди. Поэтому мне очень хотелось поехать в Россию.

 

Первый раз была организована поездка в Россию, когда мне было 17 лет. Тогда я все свое свободное время тратил на изучение русского языка, культуры, ценил любую информацию. Я думал: там, в России, многого нет, я должен о чем-то рас сказать, помочь, поделиться тем, что есть у меня. В то время я очень увлекался одной популярной группой, целыми днями сидел у себя в комнате, слушал эту истинно черную музыку — она очень меланхоличная, даже мрачная. Посылал в Россию кассеты этой группы, потом очень сожалел, думал, не развратил ли я своих русских друзей такой музыкой. Но у меня никогда не было стадного чувства, погони за модой. Я любил быть один, не ходил в компании. Но все время я чувствовал: мне нужна помощь свыше, своими силами не выйти из тупика, я все время искал ответа на духовные вопросы, которые становились все острее.

 

И вот в 17 лет я поехал в Россию и увидел ту страну, которую уже любил. После этого я уже не думал русских чему-то учить. Я почувствовал, что здесь можно найти все, что мне нужно. Поехали мы прямо в глубинку, в город Лодейное Поле, в монастырь Александра Свирского. Вот там, около Лодейного Поля, была турбаза, где нас ели комары, где мы сами готовили со святой водой из источника Александра Свирского, другой воды не было, мылись в озере, которое там рядышком. Такая бы ла жизнь на природе и рядом с монастырем, где еще не было монахов, только психиатрическая больница и развалины. Но все же чувствовалось, что это место — благословенное. Это был 92 год. Тогда нас из Голландии приехало 48 человек помогать в восстановительных работах.

 

Важную роль сыграла встреча с русской девушкой. Она была православной, училась на регента и стала мне рассказывать о своей вере. А началось все с того, что я хотел ее убедить, передать свои представления о жизни, но почувствовал, что она меня побеждает в наших спорах. Благодаря ей у меня впервые появился интерес к христианской русской культуре, богослужению. По субботам в монастырь, в главный собор, приезжал священник из Лодейного Поля, и когда в совершенно пустом храме, без иконостаса, без икон, он служил с небольшим хором, я испытывал необычайные переживания — было ощущение, что, действительно, Сам Господь присутствует на литургии, такая благодать. Я бывал до этого в разных храмах — католических, лютеранских, — но такого не было со мной никогда. Молитва, духовное пение, чувство присутствия Самого Бога в обрядах, благоговение, с которым служил священник — кадил, благословлял, кланялся — это для меня было совершенно новым. Я робко крестился, кланялся тоже, как все. У меня появилось чувство, что все уже объединилось: и моя детская вера, и любовь к Библии, это ощущение Божественного присутствия в храме, и русская природа, и все, что я открыл в России. Мы тогда восстанавливали монастырские постройки, я стал выполнять работу с чувством, что вот этот камень я кладу для Господа Иисуса Христа, я обратился к Нему своими мыслями, своими словами. Но настоящий мой приход к Богу последовал только через два года, когда я крестился на этом же месте, в Александро-Свирском монастыре.

 

Когда я уже пришел к вере и принял Крещение, мне захотелось прочитать житие Александра Свирского, тогда я узнал, что храм, который мы восстанавливали, очень древний, его основал Александр Свирский, здесь ему было явление Самой Матери Божией с сонмом Ангелов. И Она сказала, что раз он так усердно молился за свою братию, за монастырь, Она всегда будет с ним и его обителью. «И кто хоть один камень принесет во имя Сына Моего Иисуса Христа, воистину мзда его не отымется от него». Примерно такие слова. Когда я это прочитал, я был поражен. Я сразу вспомнил свои мысли и ощущения, когда работал в монастыре. Какую мзду получил я? Я обрел Веру, освободился от ига грехов, пережил духовный переворот.

 

Когда вернулся в Голландию после крещения и учился в институте переводчиков, времени было довольно много — ведь все начинали с нуля, а у меня уже были знания русского, поэтому я посещал все службы, стал петь в храме, немного читать, иногда просфоры пек. Главным в жизни стала Церковь, а учеба гдето уже на третьем месте. Я торопился домой, чтобы почитать псалмы и духовные книги, стал также читать серьезную русскую литературу, Достоевского.

 

У меня были друзья, которые знали батюшку Василия. Одна моя знакомая была его духовным чадом, я слышал ее рассказы о нем, знал, что он опытный духовник, молитвенник. И я был убежден, что у нас с ним будет встреча. Но мне казалось, что я не должен к этому стремиться, что это произойдет как-то само, когда Богу будет угодно.

 

У меня назрела потребность в духовном окорм леннии, я просил об этом нашего приходского священника, но тот был молодым и честно сказал: «Нет, только помогу пока с главными вопросами. У меня самого опыта мало, поэтому давай помолимся, чтобы ты нашел хорошего духовного отца. Ищи дальше, когда найдешь — ты мне скажи». Во время поездок в Россию я посещал святые места, думая где-нибудь в монастыре найти духовного отца. Один раз у меня была такая встреча с человеком высокой духовной жизни. Это архимандрит Поликарп, он был духовником Костромской епархии, считался прозорливым. Он был одним из по следних насельников Киево-Печерской лавры перед ее закрытием, много святынь тогда спас. Ему было где-то 80 лет, или даже 85. Мы часто разговаривали. Уже из Голландии я написал отцу Поликарпу открытку, где просил его стать моим духовным отцом, но ответа не получил. Через некоторое время выяснилось, что в Великую Субботу этого года он умер.

 

Я думаю, что и его молитвами, может быть, состоялась все-таки наша встреча с батюшкой Василием. Тогда я хотел стать монахом, целиком посвятить себя Богу, но понимал, что Господь Сам должен дать какой-то знак, явить Свое благословение на этот шаг, а иначе это будет великая дерзость. Потом я влюбился — и думаю: а как мне быть, я же не собирался жениться, а раз возникло чувство — что делать? Вопрос этот самому мне было не разрешить. С этим я и решил пойти к отцу Василию, мы отправились к нему вместе с моей девушкой.

 

Это была моя первая встреча с батюшкой. Я и другие вопросы задавал. Было такое впечатление, как будто теплое одеяло раскинули надо мной. А еще было ощущение, которое трудно охарактеризовать — как духовный рентген. Больше такого никогда не было при разговоре с батюшкой, только в этот первый раз. Может быть, он помолился, чтобы Господь открыл мое сердце. Он тогда важные слова сказал, которые все относятся ко мне, прямо в точку. Дон-кихотом назвал, потому что я очень много боролся тогда со всякими, как я считал, «недостатками», на приходе у себя в Голландии был недоволен всем, потому что увидел, что все не так, как в России, в духовном плане. Но дон-кихотом назвал и в том смысле, что я не всегда боролся с тем, с чем по-настоящему надо бороться, от духовной неопытности. Потом батюшка сказал: «Иди ко мне». Но он не заставлял, просто предложил. А я ведь так и хотел, чтобы не напрашиваться, а если он сам позовет — я с радостью соглашусь. Так я стал его духовным сыном.

 

Потом я опять уехал в Голландию. Батюшка разрешил мне звонить ему, с тех пор я по телефону всегда окормлялся. Это особое было время: ведь батюшка, по идее, не должен был знать какие-то тонкости о жизни в Голландии, а советы его — да же конкретные, практические, все были правильные. Всегда что-то меня ограждало, если я делал то, что он говорил. А как только немного отступаешь, то сразу понимаешь — стало только хуже. Многие со стороны, да и родители мои, говорили: как же ты доверился человеку полностью, у тебя самого ум есть, ты же сам должен думать! Но я уже понимал, что батюшка нас как раз и учит думать, а не слепо следовать его указаниям. Это не насилие: ты сам, сознательно, разобравшись во всем, выбираешь быть послушным, потому что по опыту уже знаешь, что это от Бога, что это правильно, что воля Божия совершается, когда человек слушается.

 

Батюшка много сделал для меня, избавил от серьезных опасностей, в которые я попадал по неопытности и по своему энтузиазму сделать что-то великое, грандиозное. Иногда слишком буквально понимаешь евангельские истины. Я, бывало, ночевал в опасных местах, чтобы помогать бедным людям, а потом оказывалось, что они не такие уж и бедные, а страшные. Однажды с убийцей познакомился, а батюшка меня сразу предупредил, он сказал: «Это страшный человек, ты с ним не связывайся». И много таких моментов. У меня даже появилось много врагов, потому что я батюшку слушался, а это не всем было понятно.

 

Батюшка отец Василий меня научил, и даже не столько словами, сколько намеками, иногда реакцией на какие-то мои разговоры — не заниматься мистикой, не увлекаться этим.

 

Прошло время, и священник, который меня крестил, посоветовал поступать в Семинарию. С этим я позвонил батюшке, и он сказал: «Я — за». Благо словил меня поступать в Семинарию, совершенно однозначно, ведь когда батюшка против, он может сказать: «Не знаю», или еще чтонибудь неопределенное. У батюшки есть слова, которые только люди, которые часто ходят к нему, знают и понимают. А если он конкретно отвечает, вот тогда уже точно надо так поступать. Вот как здесь — «я — за», значит, он действительно благословляет. Так, с его благословения, я поступил в Семинарию, даже с самым лучшим баллом — «4,95» — это по его молитвам, потому что я в Голландии даже не готовился. Я не знал, что читать, какие вопросы будут. Но меня взяли, и я стал студентом Духовной Семинарии. Конечно, было много сложностей. Даже то, что я жил в комнате с другими семинаристами, было нелегко: нас было шестеро, а у меня всегда была своя комната, тишина, на окраине города. А тут русские люди, приходилось иногда и постоять за себя. Но были у меня и хорошие друзья. Один из них — духовный сын батюшки Василия, тоже сейчас священник, отец Владимир, в Сосновом Бору — он мне очень помогал.

 

Батюшка много уделял внимания нам, семинаристам, зная как это тяжело, как нужна в это вре мя поддержка, чтобы не сломаться, не поддаться соблазну неверия, соблазну осуждения. Мы шли своей дорогой, молились. Самое главное — не потерять духовный настрой, батюшкину школу. А такая школа есть. Это, в первую очередь, полная преданность Богу, самоотверженное служение ближним, и еще бодрость духа — вот это очень важно. Этого у меня не было. В юности на меня сильное влияние оказала та меланхолическая музыка, которую я любил слушать. А батюшка призывает нас к бодрости духа, к тому, чтобы всегда идти вперед. Батюшка так и говорит: «Иди вперед». Никогда он не показывает свои проблемы, свои немощи. Даже если он болен — ничего не скажет, никогда не пожалуется, но сам всегда всех поддерживает. Ну и я тоже пытаюсь этому научиться. Внимательности научиться — вот как батюшка всегда за всем следит. Он успевает часто, когда служба уже идет, разговаривать с кем-то, кому-то наставление духовное дать в шуточной форме, в то же время услышать — кто фальшиво поет, а кто запел не тем гласом, кто прочитал не ту стихиру; и еще увидеть — кто себя неблагоговейно ведет. Замечает, если кто-то себя плохо почувствует, — тут же распорядится окно открыть, помощь оказать. Он и нас учит быть такими же внимательными.

 

У меня даже внешний облик изменился. Ведь одежда — это признак духовного устроения, духовной жизни. Батюшка и на это обращает внимание. Тоже не словами, а своим примером, намеками. Вначале ничего не говорил, а потом, когда я мог уже понять, сказал мне и об одежде. А некоторые обидятся на одно слово — и все...

 

Я стал регулярно исповедоваться у батюшки. Тогда я жил в общежитии, около Александро-Невской Лавры, ездил к ранней на метро. Помню, с первой электрички народ бежит, бежит в храм, чтобы именно в приделе встать и услышать батюшкино слово. И на исповедь хочется успеть, а то батюшка может сказать: «Долго спишь», — и не благословить на Причастие. И вот я тоже бегу со всеми, хотя поначалу я стеснялся бегать по кладбищу — не такое, вроде, место, чтобы бегать. Но не удержался как-то, бегу, всех догоняю, обгоняю, и вот успел в придел один из первых. А батюшка говорит с таким удовольствием: «Так приятно видеть, как вы все время бегаете на исповедь!» Как будто он по телевизору смотрел, кто как идет.

 

Батюшка все помнит. Попросишь его о чем-нибудь, он скажет подождать, приходишь в храм через два дня, действительно тяжелых, а он о твоей просьбе помнит, не надо ему ничего напоминать. Это замечательно.

 

Для меня батюшка, конечно, пример. Теперь уже и как для священника. Я пытаюсь быть таким же преданным своему делу. Но, конечно, у каждого человека — свой характер, и поэтому быть полной копией невозможно, да и не надо. Только если человек будет самим собой — тогда он сможет по-настоящему быть и подобием Божьим, к чему все мы призваны.

 

У батюшки мне хочется научиться не только любви, любви меня учила и моя мама. Но батюшка умеет дать строгое наставление в нужный момент, и он довольно часто говорит строго. Люди, которые плохо батюшку знают, часто таким его и считают — очень строгим: не допускает до Причастия, ругает. Но я думаю, что именно потому, что отец Василий очень любит людей, он и может строго сказать, когда надо. Он никогда не будет ругать не по делу, просто потому, что у него настроение плохое. В батюшкином словаре вообще отсутствуют такие слова: у меня настроения нет, у меня сил нет. Всегда на сто процентов он для народа, для людей. Если он когото ругает — это по делу, и обязательно поможет человеку. Все мы знаем, как людские судьбы меняются благодаря батюшке, его слову, молитве, заботе. И на проповедях он часто довольно строгие слова говорит, но это, по-видимому, знак нашего времени. Так надо говорить, чтобы люди хоть немножко задумались, немножко пришли в себя, подумали о духовности, о жизни. Вот этому хотелось бы и мне научиться. У меня не было такого примера строгого отца, следящего за детьми.

 

Отец Василий всегда все делает очень незаметно. Порой кажется, что он просто любящий отец, добрый дедушка. Но во всех его словах такая глубина! Скажет тебе чтото незаметно, между делом, ты и внимания не обратишь. Каждый раз я убеждался в том, что это батюшка делает специально, сознательно «камуфляжем» занимается. Он никогда ничего не делает напоказ. Я слышал, что он иногда даже говорил в узком кругу: «Если бы вы были внимательными, если бы вы обращали внимание на все мои слова, на мои намеки, движения, вот вы могли бы научиться!»

 

Для меня отец Василий пример веры, пример служения Богу и людям, духовный отец, который ведет тебя по пути ко Господу и учит силе духа, мудрости — мне у него еще учиться и учиться глубоким, сокровенным духовным истинам, да и просто он — любящий отец, который не оставит свое чадо в беде.